Умри стоя - Страница 21

Оставшийся в наполненном бетонной пылью коридоре Ульрих дал длинную очередь в сторону неприятеля и отошел следом за товарищами.

– Как он? – покосился Карл на Николая, держа дверной проем под прицелом.

– Сейчас выясним.

Глеб открыл планшет и, выбрав боевую единицу, ткнул в пиктограмму с подписью «эпинефрин».

Лежащий на спине Димидов вздрогнул, вытаращил глаза и, хватая ртом воздух, принялся судорожно себя ощупывать.

– Цел, – констатировал Глеб.

В подтверждение озвученного вывода Николай поднялся на ноги и, продышавшись, кивнул:

– Я в порядке.

– Волкова, – включил микрофон Глеб, – какого черта ты там делаешь? Нам только что зашли в тыл.

– Они спустились через брешь в перекрытии, – ответила Наташа, ничуть не смутившись. – Трое. Одного я сняла. Не успела доложить.

– Ладно. Как там оставшаяся парочка? Видишь?

– Да. Их вынесло наружу. Мертвы.

– Сколько еще наверху?

– Предположительно – четыре. Как минимум один ранен.

– Понял. Конец связи. Консальски.

– Слушаю.

– Мы идем наверх. Обеспечь десять секунд плотного огня по второму этажу, чтоб наши друзья не скучали, а потом сразу рвите к Баскевичу. Пора давить гадов.

– Принял.

Едва стих шум статики, как метрах в тридцати левее одновременно застучали пять автоматов. Прямо над головой, посыпая шлем серой пылью, ухнул взрыв.

Троица, перейдя на бег, миновала коридор нижнего этажа и начала быстро подниматься по лестнице.

Стоящий возле крайнего пролета и отвлеченный неожиданной активностью атакующих китаец умер первым из оставшихся защитников. Он успел только чуть повернуть голову на звук шагов, когда рой десятимиллиметровых экспансивных пуль вошел в спину, превратил внутренности в кисель и вышел через грудь кровавым фонтаном. Тело упало вперед и, прочертив по стене багровую дугу, затихло.

Еще два стрелка, примостившихся у оконных проемов в коридоре, умерли спустя секунду после первого. Гранатометный выстрел с посланной вдогонку очередью оставили после себя два дымящихся трупа на залитом кровью и засыпанном гильзами полу.

– Должен быть четвертый. – Глеб перешагнул через мертвое тело и дал подчиненным знак следовать вперед, взяв на себя прикрытие тылов.

Верхний этаж имел иную планировку. Комнаты здесь располагались только по одной стороне. Дальний конец коридора обрывался пустотой. Крыша тоже была наполовину разрушена. Снаружи доносились неумолкающие автоматные трели и басовитое соло РПЗ, лишь изредка перебиваемые не попадающим в мотив люгером. Звенья смыкались, беря противника в клещи.

– Чисто, – доложил Ульрих, осмотрев первую комнату.

– Чисто, – отчитался Демидов, делая шаг назад из второго дверного проема.

– Стоп, – приподнял Глеб руку с цевья.

Из третьей комнаты донеслись странные звуки, похожие на те, что вырывались из горла пленного китайца на плацу, но не такие тягучие. Последний защитник цитадели говорил очень быстро. Рубленые фразы перемежались короткими паузами, словно ему не хватало воздуха. Среди вражеской тарабарщины знакомыми были только три слова: «Нет стрелять! Нет патрон!».

– Сдается во второй раз? – поморщился Ульрих. – Ну и дерьмо.

– Что он там, интересно, по-своему лопочет? – Глеб подошел к дверному проему.

– Он молится, – как гром средь ясного неба прозвучал в наушнике знакомый голос. – Ему страшно до усрачки, поэтому узкоглазый сучий потрох просит своего бога о милости. Окажи ему милость, курсант, организуй встречу с Буддой. Выполняй.

– Есть, господин Воспитатель!

Глеб, сам от себя не ожидая, щелкнул каблуками.

Ульрих с Демидовым, почуяв незримое присутствие Крайчека, моментально подобрались и расправили плечи.

На секунду выглянув из-за косяка и оценив обстановку, Глеб шагнул внутрь.

Китаец сидел на полу, привалившись спиною к стене, и дрожал. Карабин с отомкнутым пустым магазином лежали рядом. Ткань куртки в районе правого плеча и ниже пропиталась кровью. Трясущиеся пальцы теребили клочок бумаги, а губы безостановочно двигались, шепча молитву. Заметив возникшую в дверном проеме фигуру, китаец вздрогнул и заработал ногами, будто надеялся как можно глубже вжаться в стену. Неразборчивое бормотание опять сменилось ломаным русским:

– Нет стрелять. Нет стрелять. Мой воевать конец. Нет стрелять.

– Хм, – Крайчек усмехнулся, глядя на «трогательную» картинку с камеры Глеба. – Ну что ж. Не стрелять так не стрелять. Давай, курсант, уважь его, выполни последнюю просьбу.

– Есть.

Глеб сделал навстречу раненому четыре размашистых шага, и тяжелый армированный ботинок впечатался в искаженное ужасом лицо.

Кости черепа влажно хрустнули, тело дернулось и замерло. Из мертвых пальцев на вымазанный кровью бетон упала фотокарточка. Кто запечатлен на ней, Глеб не рассмотрел. Ему было наплевать.

Глава 5

Этот день настал. Тот самый день, что наступал каждый год и всегда не для них. Но только не сегодня. Семь раз Глеб наблюдал с почтительного расстояния за церемонией присяги. Наблюдал с завистью и трепетом. И вот теперь он сам в почетном строю. Черный парадный мундир сидит как влитой. Звезды рядового сияют на погонах. Череп скалится с начищенной серебряной пряжки ремня в обрамлении семи известных каждому штурмовику слов: «Нет пощады. Нет сомнений. Доблесть – моя честь».

– Восемь лет учебы остались позади, – слова коменданта лагеря «Зарница» полковника Георгия Вересова разлетались с высокой трибуны над шестью сотнями курсантов. – И сейчас здесь стоят лишь лучшие, те, кто достоин биться за величие Родины на самых ответственных рубежах! Те, кто понесет грозное оружие и будет разить врага без жалости. Но оружие это не в руках ваших, – полковник сделал паузу и обвел шеренги леденящим взглядом. – Нет. Оно в сердцах! Имя его – Священная Ненависть! И никто никогда не сможет обезоружить вас! – Комендант сделал паузу и продолжил, чуть сбавив накал: – У русского десанта, элиты вооруженных сил двух прошлых столетий, был лозунг: «Сбит с ног – сражайся на коленях. Идти не можешь – наступай лежа». Они покрыли себя вечной славой! Всегда на острие атаки, всегда первые! И вы – их наследники. Несите знамя десантно-штурмовых войск с честью! Пусть трусость никогда не запятнает его! Пусть враг никогда не увидит спину штурмовика! Пусть имена наших полков рождают ужас в сердце каждого, кто посмел противиться воле Союза! Так присягните ему! Клянемся! – начал полковник текст присяги, и без того известный всем наизусть.